Учитывая актероские амбиции, которые постоянно демонстрировал подсудимый, его холеную внешность, которая безусловно будет дразнить наименее распущенных на советском просторанстве белорусских судей, было условлено - без разрешения защитника А. не ставить ни единого вопроса пострадавшим и свидетелям. В случае крайней необходимости, он посоветуется с защитником. Но в остальном - ни слова.

Ход судебного заседания подтверждал прогнозы адвоката - после допроса потерпевших по эпизодам, открыто привязанным следователем к А., они очень зашатались и можно было считать, что с ними покончено. Оставалось 8 эпизодов мошенничества, 3 из которых были очень шаткими.

Дело в том, что среди потерпевших были люди разного возраста и роста, без очков и с ухудшенным зрением, мужчины и женщины. Каждый из них изображал

портрет мошенника по мере его восприятия. Маленького роста А. казался высоким и напротив, люди высокие воспринимали мошенника как человека небольшого роста. Одни восприняли его как чернявого, другие - как русого и т. п. Иногда казалось, что речь идет о совсем разных людях. Именно на этом строил адвокат и свои планы опровержения обвинения по отдельными эпизодам мошенничества.

Подзащитный вел себя терпимо, хотя и порывался к полемике с потерпевшими и свидетелями во время их допроса. Взгляд адвоката вынуждал его усмирять свой "благородный " гнев и недовольно садиться на свое место. Все шло неплохо, к примеру, где в качестве пострадавших выступали два сельских комбайнера из Ставропольского края.

За выдающиеся успехи в жатве руководство области обоих наградило немалыми деньгами, и они решили поехать в Минск и попробовать своего счастья приобрести по автомобилю. Решили покупать "Волги" - премии позволяли. В Минске их с нетерпением ожидал А. со своей командой. Все состоялось так, как описано выше, и заслуженные работяги остались без машин и без денег. Именно их свидетельства были наиболее несогласованными и содержали значительные расхождения, хотя, в целом, ни у кого не возникало сомнений относительно причастности А. к мошенничеству именно в этом эпизоде.

Но наличие этих расхождений вносило определенную туманность в формулировку обвинения, а суд может опираться лишь на целиком доказанные факты - все сомнения, как известно, толкуются в пользу подсудимого. Наблюдая, как адвокат мастерски использовал расхождения в показаниях, А., видимо, решил, что он и в самом деле жертва оговора и начал громко выражать негодование "недобросовестностью" потерпевших, которым, видите, захотелось любым образом найти виновника.

Судья, пожилая женщина со множеством орденских колодок на жакете, очень пристально посмотрела в сторону подсудимого и предложила ему сесть. И тогда она сама обратилась к одному из потерпевших: "Вы слышали,

- спросила она, - подсудимый очень сердится, что вы на невиновного человека хотите свалить свою небрежность и собственную неосторожность. А может вы и в самом деле что-то путаете и оговариваете невиновного человека? В одном месте вы говорите, что мошенник был высокого роста, а в другом - что он был среднего роста. Здесь вы говорите, что разговаривали с брюнетом, а на таком-то листе дела, называли его русым. Кто же на самом деле был мошенник?

Потерпевший немножко смутился, а потом сказал, обращаясь к суду: "Я действительно на допросах не всегда верно выражался, но есть одно обстоятельство, которое мне навсегда запомнилось. При встрече с подсудимым меня очень поразили его руки. У нас в селе у женщин нет таких красивых и выхоленных рук. И вот тогда, на запястье левой руки меня поразил глубокий красноватый шрам.